Спартанец.
Часть 2. Аэропорт.
В терминале меня вообще не должно было быть. У меня было направление на ВЛК после ранений, но вместо этого я поехал воевать. Все меня ждали, включая начальство. Пацаны звонили, они знали, что меня жестко контузило. Видели бы вы их реакцию, когда я приехал и гаркнул: «А ну стройся, я вернулся!». Начал я с того, что сказал: “Никого не заставляю, но сам еду в любом случае”. Там были мои парни и я знал, что моя помощь им требуется. Кроме того, я дал обещание.
Я взял с собой лучших. Не все в аэропорту были одинаково хорошо подготовлены, не все были надежными людьми. Некоторые такие «киборги сомнительного качества» впоследствии незаслуженно прославились как герои. Но своих я готовил сам и знал, что могу на них рассчитывать. Конечно, и для некоторых из них происходящее оказалось слишком жестким. Аэропорт той зимой был не местом для неопытных, даже самых мотивированных. На такие задания должны идти бойцы, готовые ко всему.
Заехали мы ночью 18-го января и по нам сразу начали гасить из минометов. При этом, там пространства всего ничего, каменный мешок. 19 января нас травили газом, незабываемые ощущения. И в тот же день был первый взрыв. В его момент я сидел на стуле и меня, вместе со стулом и со всей амуницией, унесло метров за десять и шваркнуло об стену. Так что аж каска отлетела. Часть ребят даже решила, что со мной уже можно прощаться.
От этого взрыва обрушилась единственная стена, еще прикрывавшая нас от выстрелов вражеского танка. Кроме того, сдетонировала часть боекомплекта. Фактически мы остались на ровном, отлично просматриваемом и простреливаемом месте. Собирали баррикадки из мусора, больше для психологического “комфорта”, чем для реальной пользы. Ополченцы сразу же пошли в атаку, пока мы не очухались. Хорошо еще, что часть оружия осталась при нас. Начался штурм, длинный, грамотный. Они знали, что делают - не давали нам выдохнуть, тем более - поспать. Когда человек в состоянии такого стресса находится долгое время без отдыха, он начинает допускать ошибки. Но держались мы хорошо.
В какой-то момент нас начали забрасывать “мохнатками”, одна из них прямо мне под ноги прилетела. Еще раз скажу спасибо за годы подготовки в спецназе - успел кувыркнуться в сторону, только ноги сильно посекло осколками. Тренировка - великое дело, сначала делаешь, потом уже обдумываешь принятое автоматически решение. Если жив.
20-го января прозвучал большой взрыв. Описать его у меня все равно не выйдет. Терминала просто не стало. Крыша улетела вверх, расколовшись на две части. А потом рухнула вниз на наши головы, похоронив одних и покалечив других. Метровые плиты стали пылью. Как раз перед взрывом я стоял рядом с Крабом и Психом, они полегче меня, их взрывная волна утащила еще дальше. А я зацепился за что-то, повис вверх ногами. Помню, как кровь вниз стекала по лицу. Когда начал приходить в себя, понял, что у меня открытый перелом руки и новая порция осколков в ногах. Часть из них до сих пор со мной, кстати.
Мне когда-то, задолго до всего, на отдыхе женщина напророчила, что я буду на войне, но уцелею, потому, что рядом со мной мой ангел хранитель, моя мама. Сейчас, когда я смотрю на фотографии, я вспоминаю об этом. При всем моем опыте, не понимаю, как мы могли там выжить. Я несуеверный, но после этого во что-то веришь.
Меня иногда спрашивают, что самое страшное на войне. Так вот, слышать крики твоих умирающих товарищей и знать, что ты не можешь им ничем помочь. Когда твой боец просит тебя жалобно: “Командир, пристрели меня”. Когда мужчины, воины, всхлипывают от боли или зовут маму. Вот это действительно страшно и тяжело. К остальному можно приспособиться.
Когда я пришел в себя, эти крики доносились со всех сторон. После второго взрыва ситуация была крайне сложной. И люди, и оружие - все под завалами. Кто мог, помогал доставать тех, кто еще подавал признаки жизни. Я со своими травмированными руками этого делать не мог, зато нашел кое-что из оружия. Что-то еще парни откопали. Лежачих на тот момент было около двадцати.
Ночью ко мне подошли и предложили уходить. Мол, если останемся, нас убьют. Я никак не хочу это комментировать, но для меня об этом не могло быть и речи. Я себе этого просто не представляю. А вот около десяти человек ушли.
Мы как-то уже в Киеве обсуждали эту ситуацию со знакомым и моя жена, которая была с нами, сказала: “Я была уверена, что бы ни было, но Толя останется со своими до конца”. Вот тут я скажу, что если бы хотя бы у половины нашей армии была такая сила духа как у моей жены, карта военных действий сейчас выглядела бы совсем иначе!
Остался я более чем сознательно. Лучше бы я погиб с ними, чем жить дальше, зная, что разменялся. Ведь как уйти? Придут ополченцы и скажут: “Укропы бросили своих киборгов подыхать, какие они киборги? Оловянные?”. Но дело даже не в этом, не в легенде. Каждый командир должен до конца бороться за своего бойца, живого или мертвого. Все эти ребята, погибшие там, - герои. И все они должны были быть похоронены как подобает, со всеми почестями, а не остаться черт знает где, среди руин и мусора. Это мой долг. Так что и от мертвых я бы тоже не ушел.
Я жесткий командир и жесткий человек. Личный состав надо строить безостановочно. Солдат не должен валяться в палатке без дела или бродить неприкаянно. Он должен либо работать, либо заниматься. Они ноют иногда, зато, когда попадают в самое пекло, говорят: “Блин, так мы же мало тренировались”. Но солдат должен знать и то, что может положиться на своего командира во всем и до конца. Самое главное - это выживаемость подразделения. И куда бы я пошел с такой философией?
Это война, а на войне умирают. Все, кто ехал в аэропорт знали, на что идут. Но это совсем не означает, что жизнями ребят кто-то имел право разбрасываться. Подготовить бойца - это, помимо всего прочего, еще и очень дорого, и долго. У нас не СССР, тем более не Китай. Потому я думаю, что все это еще будет расследоваться, каждое принятое или не принятое тогда решение еще получит свою оценку.
Конечно, я надеялся на то, что будет эвакуация. Парни были с переломанными позвоночниками, конечностями. Их можно было транспортировать только лежа. На тот момент, особенно после обрушения терминала, единственным способом как-то нам помочь, было договариваться с противником о коридоре. Чего скромничать - каналы связи есть и всегда были. Об этом я и сказал руководству при связи 20-го вечером. Что либо они договорятся о вывозе раненых, либо я сам это сделаю на том уровне, на котором могу. Думаю, что там просто побоялись возразить политическому руководству. Президент любит киборгов, как ему сказать, что все, пора уходить? Думали, что лишатся постов, расположения. Я всегда учил своих пацанов, что даже у самого маленького командира, командира подразделения, семь жизней в руках. И за эти жизни надо отвечать и бороться. Как бы там ни было.
Ночь была еще тяжелее дня. По нам гасили из всего, чего только можно было. Включая нашу собственную артиллерию. Для раненых приходилось топить лед, другой воды для питья больше не было. Ночью несколько человек умерло. Так и застыли в том положении, как лежали, бедные.
Наутро я еще раз вышел на связь, поинтересовался у руководства как у них дела. Еще раз сказал, что ребята заслужили право жить или быть похороненными достойно. Но, как обычно, мне ответили, что идут переговоры. То есть, так никто ничего и не сделал. Тут я решил, что ждать больше нечего.
Понимаете, ребята были уже на выходе. Это по лицам всегда видно, когда человек уже на грани. Еще час, два и никакой врач не спасет. Я сказал себе, что на той стороне нас воспримут как воинов и что я смогу договориться. Страшно мне не было. Была цель - спасти тех, кого еще можно было.
“Делегацию по встрече” я увидел возле третьего рукава. Там было человек сорок, со “Шмелями”, “Мухами”, чем угодно. Они начали кричать на меня, угрожали смертью. Как будто меня в тот момент еще можно было чем-то испугать. Если кто-то и боялся там, то они меня, а не наоборот. Я им даже предложил забрать раненных, а те, кто могут (и хотят) держать оружие, останутся для последнего боя. Они ведь добивать нас шли, когда я к ним вышел. И они думали, что нас там целая толпа.
Меня отвели к Матросу. Первое что я ему сказал было, что нашим раненным нужна помощь. И тут надо отдать ему должное, он отправил медика немедленно. Кстати, вот к кому, а к сепарским медикам у меня претензий нет. Помощь оказали квалифицированную, Стасу Стовбану в Донецке даже ногу спасли. Она была в жутком состоянии (Стасу ноги куском потолка придавило), а сейчас он уже ходит понемногу.
В общем, я у Матроса попросил телефон, чтобы вызвать машины и вывезти наших. Но он мне ответил, что помощь ребятам окажут, но поедем мы все в ДНР. Выбора у нас не было. Так я и оказался в плену...
https://www.facebook.com/backandalive/p … 34834508:0
